Людмила Херсонская

Дикие птицы

​

■ ■ ■

​

она с собой таскала шаль для Бога

укрыть Его холодною зимой.

зимой у них недобрая дорога —

застудится, простынет Боже мой.

в дороге, где село — выходят гуси,

где кладбище — выходят мертвецы.

какой-то мальчик едет "до бабуси",

ест яблоко, работают резцы.

такой затылок зябкий у ребенка,

от яблока останется кочан,

а там внутри и мозг, и селезенка,

и жалко ей, что худенький пацан.

она еще поскачет по ухабам,

она еще проедет кагарлык,

потом расскажет всем соседским бабам,

как Бог замкнулся, от людей отвык,

вот Он стоит у трассы, голосует,

Ему еще и ехать далеко.

садись со мной, здесь тихо и не дует, —

и шаль накинет, и вздохнет легко.

​

​

■ ■ ■

​

Каково было им, закрывшим свои квартиры,

бежать от российской аннексии, от русского мира,

от зелёного человечка, от его автомата,

от оккупанта, забывшего, что за зарплатой придет расплата.

Поворот ключа в замке, ложка обуть ботинки,

щетка для обуви, выпавшие щетинки,

у двери в коридоре коврик с надписью "велкам",

шкаф с прислоненным великом.

Может, внуки вернутся

полить цветы, раздвинуть старые шторы,

увидеть невозможный замерший мир, который

захлопнулся, как двери за их спиной

перед гибридной войной.

​

​

■ ■ ■

​

осторожно, падает небо,

осторожно, окрашено кровью,

не стой в ногах у истории,

сядь к изголовью.

посмотри на руки свои,

чистые ли они, твои руки,

прислушайся к худому,

какое оно худое.

наука жить уступила место науке

убивать так же легко как идти за водою.

раньше — к колодцу, ныне — в супермаркет напротив,

бутылку газировки смыть кровь утолить жажду.

есть опыт смерти, но отсутствует слух, вроде,

все происходило, а оно происходит дважды,

трижды повторяется, снова идет по кругу,

человек возвращается в первобытную пещеру смысла —

снайпер убивает мамонта, пока снайперская подруга

спускается за кока-колой, на плечах коромысло.

идти за водою — жестяные ведра пробиты,

нести в бутылке — давно разбита бутылка.

современному первобытному не жалко тех, кто убиты,

у стреляющего целящегося есть специальная жилка,

хвостик такой деловой, продолжающий позвоночник,

длящий хребет военного, убивающего по приказу.

сидит у костра вождь, пещерный вождь полуночник,

рвет на куски живое, не подавился ни разу.

​

​

■ ■ ■

​

составьте мне списки —

на это уйдут десятки тысяч листов —

всех травмированных собак

и одичавших котов,

дельфинов и птиц, ящериц и ужей,

домашних зверей в ловушке осыпавшихся этажей,

трясшихся от незнания с сердцем на потолке,

научившихся распознавать смерть,

когда та еще вдалеке,

когда смерть еще только летит, но уже вот-вот

будет прилет.

как жаль мне зверей, их прошлый четвероногий быт,

где еще насыпают кашу, где никто еще не убит,

где хозяин гуляет с собакой, командует ей "ко мне!",

и собака вздрагивает, и как будто бежит во сне.

​

​

■ ■ ■

​

какая она, думает, ночная сиена,

такая высокая, как каменные качели,

как ночная сирена, когда вскакиваешь с постели,

​

избушка на волчьих лапах, покрытая копной сена.

какая она ночью, среди фресок и клеток,

какие там ходят в длинном, заметая подолом камни?

кто встает раньше всех, открывая окно пекарни,

чем пугают маленьких деток?

говорят, в монастыре душевнобольные

трудились, как в родной деревне, пряли и ткали.

что там теперь в сан-николо? куда они все пропали?

выздоровели ли, как все остальные?

и, конечно же, жаль, что она не ценная фреска.

хорошо бы и нам, думает, в защиту слепые окна —

укрыться за ними, сидеть и тянуть волокна.

говорят, в сиене, если погибнешь, можно воскреснуть.

​

​

■ ■ ■

​

ночами ходит по комнатам

наспех закрытого дома,

спускается по ступенькам,

наощупь включает свет.

в глаза бросается что-то,

что вовсе ей не знакомо.

как-то совсем по-мышиному

скрипит под ногами паркет.

что-то переместилось

или с полки упало,

или привычные комнаты

научились жить без нее.

два года пустому дому

рук ее не хватало.

ночами она убирает

пустующее жилье.

поправляет подушку,

пылесосит мягкое кресло,

серая паутина

подрагивает в углу.

только бы не умирало,

только бы все воскресло.

сон, случайно разлитый,

ничком лежит на полу.

​

​

■ ■ ■

​

смотришь в небо, в которое не прилетит,

только летучая мышь перепончатая одна.

мышь летит — не свистит, ракета летит — свистит.

здесь просто тихий вечер, а там — война.

все сломалось разр-ушилось как на чужом д нерождения

в детстве где. приглашённые дети по-ло-мали чужие подарки и грушки дрались плакали мама! кого-то увела мама

стул упал стул уснул руки по локоть в креме от торта

смотришь в чужое небо глазами детей,

вот мальчик, ростом меньше, чем убийца-ракета.

в новостях — о твоей стране, в мире больше нет новостей.

летучая мышь маскирует чужое небо от света.

​

​

■ ■ ■

​

за ней приходили дикие птицы,

неловко, впрочем, кого стыдиться,

распахнутая настежь железная сила

со всеми пожитками ее уносила,

острые крылья открылись в теле,

мертвецы и раны за ней летели,

летели и те, кто не сумел родиться,

какие-то дикие птицы.

​

2019–2023 гг.

​

Если вам понравилась эта публикация, пожертвуйте на журнал