Бахыт Кенжеев

Сосновые корабли

​

​

■ ■ ■

​

Был мир мой страшен и прекрасен. Как достоевский идиот,

я сочинял немало басен, романсов, песенок и од,

жрал граппу, в шубе из барана на резвых девушек глядел —

но стал похожим на варана и очутился не у дел.

Се, ныне, удрученный горем, сиречь молчанием, ей-ей,

практически уже покорен невзрачной участи своей.

 

Не бухгалтерия минкульта, где клерки в очередь стоят,

поэзия есть катапульта, предзимний морок, ясный яд,

а может быть, еще хитрее. Ах, как в контексте данном жаль

что так стремительно старею, как механический рояль!

Играют трубы. Стынет ужин. Герасим кушает Муму.

Он никому уже не нужен и не обязан никому.

​

​

■ ■ ■

 

какие там к ляду надежда и вера какие стишки допоздна,

когда хладнокровно нагрянет холера а вслед ей завоет война

кувалда господняя все безотказней прощальную стопку борщом

запьем ни единый двурогий от казней египетских не защищен

 

и ты растерялся и я спотыкаюсь привет смертоносный ликбез

печалится лис и скитается аист негостеприимных небес

еще по старинке мы квасим и солим латунный клинический свет

но меж си-диезом и ля-бемолем оглохшему разницы нет

 

 

■ ■ ■

​

господу все равно черногорец ты или хорват

для того он и создавал нас еще не сойдя с креста

воздвигать колизей херсонес ангкор ват

и другие пленительные места

 

святотатствовали кряхтели замешивая бетон

разжигали чтобы согреться костры в ночи

издавали воспетый бардом бурлацкий стон

на горбу таская бесплодные кирпичи

 

никому мы не снимся больше и никому не лжём

оставляйте гавань сосновые корабли

пили жидкое пиво любили детей и жён

но подобно Марине Ц. исчезли с лица земли

 

и когда ты во сне хрипя пробужденья ждешь

не молись чтобы снова стало весело и светло

потому что жизнь это моль октябрь затяжной дождь

а ферапонтово северное село

 

 

■ ■ ■

​

Мне врач велел гулять. И я ответил: “Есть!”

Смотрю, как некий новый Диоген

в шотландской ярко-клетчатой рубахе

пристроившись у неповинной лавки

на ветхом одеяле, изучает

Newsweek трехлетней давности, порою

бросая беглый исподлобный взгляд

на проволочную тележку из

универсама со своим законным

имуществом — увесистым пакетом

полугнилых томатов, бессловесным

печальным кабачком, фонариком ручным

без батарейки, библией мормонской

на редком языке — венгерском, верно —

и доброй дюжиной перегоревших

лампад? Нет, лампочек.

Ютится, не спеша,

     апрельский день, и в сквериках окрестных

горят нарциссы, первые солдаты

глухой весны. Good-bye, шепчу, прощай.

 

Еще старею я, еще воскреснуть силюсь,

но дом мой опустел, и руки опустились.

 

 

■ ■ ■

​

весенние дни становились длинней

а хрупкие ночи — бесценней

мы жили среди говорящих теней

поющих зверей и растений

смородина зрела и друг баклажан

сияя боками на грядке лежал

 

белел в отдалении парус тугой

как словоохотливый демон

и даже цветков мизантроп и изгой

считал эту юность эдемом

куда она делась зачем унеслась

блаженная словно советская власть

 

спи время мое незлопамятный лед

прививка от вечного горя

билет прикуплю на ковер-самолет

нацелюсь на Мертвое море

где вобла укутана в плотный тузлук

не ведает встреч и не чает разлук

 

не там ли безглазая речь солона

когда сплетена из вискозы и льна

слезинки чужого ребенка

стирается рвется где тонко

и вдруг понимаешь всесилен аллах

но вряд ли он смыслит в подобных делах

 

 

■ ■ ■

 

я разучился складывать слова

а было просто словно дважды два

зияла и светилась ноосфера

пока я пил и пел на языках

и ноты перекатывались как

те камешки во рту у демосфена

 

немногие читатели меня

давно и вы отвыкли от огня

страстей июльский дождь дорога к дому

где вымыт пол и не скрипит кровать

не так сложна наука выживать

как кажется заложнику седому

 

теперь я обыватель рядовой

с опухшей рожей лысой головой

прожорлив что известный робин-бобин

растерян легкомыслен скуповат

и вроде бы ни в чем не виноват

лишь к подлости и рабству неспособен

 

 

■ ■ ■

​

люди скромного таланта

проживают тоже скромно

грустно ходят на работу

и детей растят простецких

нет у них автомобиля

телефон у них китайский

вредный маленький начальник

и сердитая жена

 

люди среднего таланта

прозябают тоже средне

лишь в малаховке на даче

земляничное варенье

ни ковров у них туркменских

ни стеклов венецианских

никакого смысла жизни

ни коровы ни козы

 

а который если гений

в генеральском скажем чине

грандиозную зарплату

в негорючий сейф кладет

он летает бизнес-классом

отмечает отпуск в Сочи

у него ротвейлер грозный

и четырнадцать котов

 

 

■ ■ ■

​

Чтобы майский сиреневый вечер сиреною не завыл,

чтобы не видеть на детских пилотках литеру зет,

надо бежать, следует скрыться в глубокий тыл,

вырубить радиоточку, не приобретать газет.

 

Соотечественники, зуб вам даю, что зря

штудируете вы передовицы “Православной зари”

и “Народного наблюдателя”, зря заводите “Жизнь за царя”

на патефоне покойного прадеда. Говори,

 

простодушная муза, не верящая утюгам

и паяльникам, поначалу ветхий, а там и новый завет

в полутьме перечитывающая по слогам.

Если в жизни и есть тайный смысл, то в смерти обычно нет

 

Так и ваш покорный, в юности бывший куда умней,

не жаловавший трофейного сала, ворованных пляжей не

уважавший, рано смекнул, что пора смотаться в царство теней

и ему подфартило. Обжился в дивной стране.

 

Схоронил любимого друга в Бат-Яме,

граде русалок. Узнал, что такое плуг и соха.

Слышал в кубинском квартале близ Майами

хриплый утренний крик бойцового петуха.

​

2022–2023 гг.

​

Если вам понравилась эта публикация, пожертвуйте на журнал