■ ■ ■

В детстве забежишь в чужой подъезд:

Запах краски, жареного лука,

Голоса, рокочащие глухо,

Слушаешь, пока не надоест.

Там другие люди за дверьми,

Там живут совсем не так, как мы.

Там шаги другие за стеной,

Батарея щерится иначе,

В выходные тихо — все на даче

(Кроме тех, кто пьет или больной),

Чтобы полведра, как ни крути,

Жестких темных ягод привезти,

Теплых яблок, мелких, ну и что ж,

Кислых, как смеющиеся будды.

Ты там никогда уже не будешь,

Ты уже не будешь, не живешь,

И зачем ты думаешь тогда,

Как там — гололед или вода?

Как деревья острые гудят,

Как стерильно небо над крестами,

Снег в себя проваливаясь, тает,

Но мороз ударит, говорят,

И, вооружившись до зубов,

Выстудит все впадины на теле,

Обшмонает, разберет на тени.

Сколько раз я видела любовь,

Столько раз она была смертельной.

ПАМЯТИ Л. Р.

1.

          А коль придется в землю лечь,

          Так это ж только раз.

Так держишь человека, кажется,

Что он поднимется, прокашляется,

Переживет короткий год

(Болел, то-се). Живут же сверстники.

Ложишься вечером, не верится,

Что ты уснешь, а он умрет.

Вот так поступит — независимо.

А ты теперь кричи, зови его,

Стыди, но он не виноват.

Что толку скорбью донимать его?

Так руку из ладони матери

Выдергивают и летят

Во двор, где в сумерках давно уже

Все собрались, играют в ножички

И штандер; кто во что горазд.

Земля, как снимок с грубой ретушью,

Придется лечь в нее — так это же

Как в песне — это только раз.

2.

          Платком взмахнула у ворот

          Моя любимая.

Вера успела выйти замуж за это время,

Ника родить ребенка, Оля найти работу,

Миша как будто в норме, но у него давленье,

Игорь успел уехать,

Ваня успел уехать,

Таня смогла уехать,

Ира могла уехать, но не сложилось что-то.

Даже весной и летом

Тьма не сменилась светом.

Ярость сменилась ямой, губы ее запали,

Землю она глотает маленькими глотками,

Меленькими шагами, чтобы не сделать хуже,

Топчутся возле края те, кто еще снаружи,

Дуют на пальцы, греют впадины и костяшки.

— Горько?

— Конечно, горько.

— Тяжко?

— Еще б не тяжко.

Стыдно реветь по-детски временем этим зимним.

Будет прощаться не с кем — что ли, платком махни мне.

■ ■ ■

Никого не послушала, родила,

Назвала Иисусом, кому какое?

Не кричала, не плакала, как скала,

Говорила: оставьте меня в покое.

Кто отец, приставали, мол, что за чел,

Но жалели неискренне и нечасто,

А она говорила: а вам зачем?

Непорочное, может, у нас зачатье.

Да и если подумать, какой порок

В том, что кто-то забрался в чужую койку?

За другие грехи получают срок

И не сорок недель, а бог знает, сколько.

Так идешь вдоль забора, а рядом ад.

Отвернешься, не смотришь, но прямо рядом.

Отвернись, Тебе, Господи, говорят,

Потому что на это смотреть не надо.

Солнце к вечеру красное, как ранет,

Наст кровавит ладони у нас в Сибири.

А вы были случайно в Сибири, нет?

Вам бы было понятнее, если б были.

■ ■ ■

Пол натоптан, день окончен, значит,

Свет везде повыключен давно.

Тетка заглянула: “Где тут плачут?

Мне о том, о ком запрещено”.

Постучала коротко и кротко.

Расстегнула душное пальто.

— Ты реально алчешь правды, тетка?

А, допустим, скажут, ну и что?

Этой правдой так тебя накормят,

Что узришь и Сына, и Отца.

С обуви твоей течет на коврик;

Вывод сам напрашивается.

Что ты как-то скрючилась, склонилась,

Захлебнулась вздоха посреди?

Ты все повторяешь: “Милость, милость”.

Ну, допустим, милую, иди.

■ ■ ■

“Шукаю сабе ў Варшаве пакой”.

Квартиру, а, может быть, угол какой

С горячей водой и холодным окном

До лета, а летом мне нужен другой —

С холодной водой и горячим окном

В глубоком дворе с провалившимся дном.

Не знаю, район мне подходит какой.

Спокойный, а кто здесь такой не искал?

Евреи искали в Варшаве покой,

Парком изо рта утепляя квартал.

Но время, как там ни елозь по одру,

Крахмальною коркой твердеет к утру.

По этой глазури стучи не стучи:

А чьи тут следы? А ничьи.

Не знаю, с какого мне нужно числа,

Но так, чтоб за дверью укрыться от зла

Подушкой, печеньем, цветком на окне

(Не дуркой для бедных, не смертью во сне),

Сырой штукатуркой в своей западне.

На сколько? Надолго? На только пока

Друг с другом воюют и гибнут войска,

И что ты ни делай со мной, хоть убей,

Зачем не пойму убивают людей,

Пока не найдется Варшавы такой,

В которой покой.

■ ■ ■

Белье постирать, посуду помыть, крупу перебрать.

А если война? Не завтра она, а прямо вот-вот.

Герани полить, посуду помыть, белье постирать.

А кто же еще все это польет, развесит, протрет?

А если враги в наш город войдут и город займут?

Что толку тогда от свежих простынь, от их чистоты?

Пусть видят, как тут прекрасно живут, как счастливы тут,

Какие дома, какие сады, какие цветы.

А если они затопчут цветы, дома разбомбят,

Сожгут (но зачем? не знаю, сожгут) деревья в саду?

Останутся те, кто скажут: смотри, да это же ад,

И адский огонь в застывших зрачках предъявят суду.

Зло кончится, но не раньше, боюсь, чем кончимся мы.

Жасмин как щенок прижался к рукам тугим животом.

Что делать сейчас? Погладить его и окна помыть.

Что делать потом, что делать потом, что делать потом.

2024 г.